Надо сказать, что первая "волна" диких греков-ахейцев постепенно была "поглощена" и "переварена" высокоразвитой культурой Эгеиды. Как я уже говорил, разгабив минойскую цивилизацию, ахейцы "заразились" их культурой и "обабились". Они многое заимствовали от минойской цивилизации, влияние которой стало ощущаться в культовых обрядах, светской жизни, художественных памятниках. По мнению А. Эванса, микенская культура есть только ответвление критской.
Естественно, что и религия греков-ахейцев испытала мощнейшее влияние критской (или пеласгической) религии. Вторая "волна" ещё более диких греков-дорийцев во многом свела на нет это влияние, но полностью уничтожить это древнее матриархальное влияние оно не смогло. Поэтому древнегреческая религия всегда была смесью матриархальных и патриархальных верований.
Богиня Гестия ( Ἑστία) как раз является примером того, как на патриархальный греческий Олимп попала богиня из эпохи матриархата.
Как она туда попала, история умалчивает. Гестия практически не упоминается в мифах Древней Греции; это, по мнению Платона, связано с тем, что она следит за вечным Олимпийским огнём. Я же полагаю, что Гестия была гораздо "старше" олимпийских богов, и в греческую мифологию просто не "вмещалась". Говорят, что Гестия была спокойной, тихой и скромной богиней, поэтому не участвовала в каких-то ярких или скандальных событиях. В связи с чем про неё почти нет мифов или легенд. То же касается и её Римской версии - Весты.
Кстати, и Веста была древнее всех римских богов. Близость культов Весты и Януса позволила Г. Виссове назвать их древнейшей парой божеств. Янус с Вестой призывались при всяком жертвоприношении (Cic. De deor. nat., II, 67). В определённый день весталки приходили к жрецу Януса и призывали его бдить (Serv. Aen., 10, 228). Близость Весты к Янусу и Сатурну подчёркивает глубокую древность культа Весты, которая появилась в Италии намного раньше легендарного Энея.
Несмотря на то, что в афинском Пританее сохранилось антропоморфное изображение этой богини, изначально Гестия не имела человеческого облика - в её храмах не было ни одного изображения богини. Так Овидий в своей поэме «Фасты» писал, что Веста не имеет тела, она полностью состояла из горящего огня. «У богини Весты, — говорит Овидий, — также, как у пламени, нет ни тела, ни образа, ни изображения».
Скульпторы и художники дали её человеческий облик уже в эпоху Римской империи, но тогда её узнали под римским именем Веста.
Однако античные писатели понимали образ Весты неоднозначно. Августин приводит цитату из Варрона, в которой Веста выступает как ипостась Земли.
Овидий характеризует Весту противоречиво. Он то утверждает, что Веста — «не что иное, как пламя живое» (Fast., VI, 29), то полагает, что «Земля с Вестой одно божество» (Fast., VI, 460), поскольку при обеих — «огонь негасимый» (Fast., VI, 267). По сообщению Дионисия Галикарнасского, Весте поручен огонь, потому что Земля, являющаяся богиней и занимающая центр вселенной, сама производит огонь (2, 66). Согласно Плутарху, в образе Весты Нума повелел чтить неугасимое пламя как начало всего сущего, а выстроив храм Весты круглым, царь воспроизвёл форму не Земли, но всей вселенной, в средоточии которой пифагорейцы помещают огонь, называемый ими Гестией (Numa, XI). Сервий, как и Овидий, не может точно определить Весту. В одном месте он утверждает, что «вечный огонь, святыня в храме Весты, нам даёт понять, что есть Веста» (Aen., II, 247), в другом — замечает, что Веста — это Земля, которая владеет огнём, что доказывают Этна и Вулкан и иные «пылающие» места (Aen., I, 292).
Фест объясняет круглую форму храма Весты стремлением уподобить круглой форме Земли (Rotundum). Лактанций приписывает язычникам взгляды на Весту как на воплощение Земли (II, 6). Августин, говоря об огне у язычников, утверждает, что он «в домашних очагах — Веста, в печи кузнецов — Вулкан» (De civ. dei, IV, 2). Августин также передаёт, что Веста — это земля, но ей же сочли нужным приписать тот мировой огонь, который служит для обыденных нужд людей (De civ. dei, XII, 16). По мнению Арнобия, язычники называют Вестой землю, так как она одна неподвижно стоит (stat) в мире (III, 16).
Фест объясняет круглую форму храма Весты стремлением уподобить круглой форме Земли (Rotundum). Лактанций приписывает язычникам взгляды на Весту как на воплощение Земли (II, 6). Августин, говоря об огне у язычников, утверждает, что он «в домашних очагах — Веста, в печи кузнецов — Вулкан» (De civ. dei, IV, 2). Августин также передаёт, что Веста — это земля, но ей же сочли нужным приписать тот мировой огонь, который служит для обыденных нужд людей (De civ. dei, XII, 16). По мнению Арнобия, язычники называют Вестой землю, так как она одна неподвижно стоит (stat) в мире (III, 16).
Таким образом, в античности наблюдается устойчивая тенденция видеть в Весте то огонь, то землю или землю, содержащую в себе огонь. Подчёркивается также господство богини над очагами (Ov. Fast., VI, 379—382).
В литературе отмечается, что в древности существовали как бы два варианта почитания Гестии: в классическую эпоху она имела облик божества домашнего очага, откуда и проистекала её скромная роль в официальных греческих культах того времени. Но в источниках сохранились воспоминания о другой Гестии — старшей среди всех богов богини огня, в функции которой входила и опека очагов, жертвенников. Таким образом, налицо два хронологических пласта почитания Гестии.
Очевидно, что в архаической древности Гестия была Матерью Землёй, богиней матриархата. Будучи Матерью Землёй, она одновременно была и богиней огня (так как Земля содержит в себе внутренний огонь). Таким образом, подтверждается предположение Ф. Бемера об участии доиталийских и, может быть, доиндоевропейских элементов в культе Весты.
Пифагорейцы ставили в центр мира огонь — Гестию, Парменид считал ядром находящейся в центре мира земли огонь. По мнению Зюсса, то, что Парменид поместил огонь в центр земли, способствовало последующей идентификации Гестии и Земли, что сделал, например, Эврипид. Зюсс, пытаясь выделить первоначальные представления о Гестии, обращается к Порфирию, который говорит о «вульгарной» Гестии, встречающейся в народной традиции. Эта Гестия — не огонь сам по себе, а огонь очага.
Таким образом, Гестия "скатилась" с верховной Богини, каковой она была в эпоху матриархата, на положение второстепенной богини домашнего очага у древних греков. Но как бы ни "унижали" греки Богиню, черты былого величия всё равно проступают в её облике.
Гестия – богиня-девственница, она отказалась от брачных предложений Меркурия и Аполлона, дав обет безбрачия. За это Зевс наградил её привилегией – во всех храмах люди в первую очередь воздавали почести именно этой богине. Гестия - богиня, подношением которой начиналось любое жертвоприношение. Все священные ритуалы было принято начинать с дара Гестии. Кстати, из-за этой традиции у греков появилась поговорка «начинать с Гестии», означавшая, что человек грамотно подходит к делу и начинает с важных вещей.
В Дельфах, греческом городе, считавшемся в античности центром вселенной, находился храм Гестии. Дельфийский храм Гестии считался религиозным центром для всего греческого народа. Но главным очагом, центром как для богов, так и для людей, был очаг Гестии на Олимпе, на котором горел небесный огонь. Именно у нее, а не у Гефеста, по одной из легенд Прометей украл огонь и даровал его людям. Титан Прометей украл у богини огонь, чтобы передать его людям. По другой версии огонь был взят из кузницы Гефеста, а Гестия была лишь свидетельницей содеянного и не стала останавливать титана.
В литературе отмечается, что в древности существовали как бы два варианта почитания Гестии: в классическую эпоху она имела облик божества домашнего очага, откуда и проистекала её скромная роль в официальных греческих культах того времени. Но в источниках сохранились воспоминания о другой Гестии — старшей среди всех богов богини огня, в функции которой входила и опека очагов, жертвенников. Таким образом, налицо два хронологических пласта почитания Гестии.
Очевидно, что в архаической древности Гестия была Матерью Землёй, богиней матриархата. Будучи Матерью Землёй, она одновременно была и богиней огня (так как Земля содержит в себе внутренний огонь). Таким образом, подтверждается предположение Ф. Бемера об участии доиталийских и, может быть, доиндоевропейских элементов в культе Весты.
Пифагорейцы ставили в центр мира огонь — Гестию, Парменид считал ядром находящейся в центре мира земли огонь. По мнению Зюсса, то, что Парменид поместил огонь в центр земли, способствовало последующей идентификации Гестии и Земли, что сделал, например, Эврипид. Зюсс, пытаясь выделить первоначальные представления о Гестии, обращается к Порфирию, который говорит о «вульгарной» Гестии, встречающейся в народной традиции. Эта Гестия — не огонь сам по себе, а огонь очага.
Таким образом, Гестия "скатилась" с верховной Богини, каковой она была в эпоху матриархата, на положение второстепенной богини домашнего очага у древних греков. Но как бы ни "унижали" греки Богиню, черты былого величия всё равно проступают в её облике.
Гестия – богиня-девственница, она отказалась от брачных предложений Меркурия и Аполлона, дав обет безбрачия. За это Зевс наградил её привилегией – во всех храмах люди в первую очередь воздавали почести именно этой богине. Гестия - богиня, подношением которой начиналось любое жертвоприношение. Все священные ритуалы было принято начинать с дара Гестии. Кстати, из-за этой традиции у греков появилась поговорка «начинать с Гестии», означавшая, что человек грамотно подходит к делу и начинает с важных вещей.
В Дельфах, греческом городе, считавшемся в античности центром вселенной, находился храм Гестии. Дельфийский храм Гестии считался религиозным центром для всего греческого народа. Но главным очагом, центром как для богов, так и для людей, был очаг Гестии на Олимпе, на котором горел небесный огонь. Именно у нее, а не у Гефеста, по одной из легенд Прометей украл огонь и даровал его людям. Титан Прометей украл у богини огонь, чтобы передать его людям. По другой версии огонь был взят из кузницы Гефеста, а Гестия была лишь свидетельницей содеянного и не стала останавливать титана.
Современное воспроизведение обрядов, посвящённых Гестии.
Лафарг описывает культ огня – один из древнейших культов, и его место в жизни греков: хранительницу очага богиню Гестию, которой доставалась первая часть жертвы (перед Зевсом). Лафарг пишет, что греки помещали общий очаг города (жертвенник Гестии) в пританее, который стал потом местом общественного суда, приёма послов, власти.
«Когда род перестаёт жить общиной и распадается на отдельные семьи, — каждая семья строит себе дом и зажигает очаг головнёй, взятой из очага общего дома. Этот огонь свято поддерживается; когда он переставал гореть — это означало, что и вся семья погибла, — «угасший очаг» и «угасший род» были у греков синонимами.»
«Священный огонь пританея был источником власти. Притан — это синоним начальника, магистра, царя». Лафарг пишет, что Прометей похитил не просто огонь (простой добываемый трением огонь уже был известен), а похитил священный олимпийский огонь — “«Семья олимпийцев, как и города и семейства людей, имела свой очаг, который был «источником огня». Пиндар называет Зевса «пританом грома и молнии», а Эсхил называет его «пританом блаженных» («Прометей», 173). Огонь, похищенный Прометеем из «источника огня» (там же, 109—110), не является обыкновенным огнём, который известен смертным, но частью того священного огня, который Зевс отказался передать «смертным» («Теогония», 564) и без которого нельзя было зажигать семейного очага.”
Лафарг показывает в мифе о Прометее следы матриархальной семьи (например, Прометей у Эсхила называет себя «сыном древней богини», он обращается не к Зевсу, или Урану, или Кроносу, а к Гайе, «матери всего» и т.п. – это признаки матриархальной семьи) и патриархальной. Зевс, пишет Лафарг, «революционизировал» Олимп, заменив матриархальный порядок на патриархальный. Прометей изменил защитникам матриархата (титанам) и помог сторонниками патриархата (Зевсу). А позже – начал составлять против Зевса заговоры, пишет Лафарг, чем снова привлёк к себе сторонников матриархата – это отражено в мифе. И следы конфликта матриархальной и патриархальной семьи Лафарг указывает далеко не только в одном мифе о Прометее – он пронизывает греческую мифологию, в том числе и мифы, связанные с Прометеем. «Эпизоды из мифа о Прометее, сообщённые Гесиодом и Эсхилом, являются воспоминанием о борьбе, раздиравшей племена доисторической Эллады в эпоху смены матриархальной семьи патриархальной».
Лафарг описывает переход от матриархальной к патриархальной семье, и пишет, что это нашло отражение в греческой мифологии: «Грубый захват власти на Олимпе со стороны Зевса, который становится «отцом богов и людей», как говорит Гесиод, или просто «отцом», как говорят «Илиада» и Эсхил, — есть повторение на небе того, что уже совершилось на земле, когда отец заменил мать в господстве над семьёй».
Собственно, из-за этой "революции" Зевса, который захватил власть на Олимпе, и произошла вся эта путаница в древнегреческой мифологии. Одни говорят, что Прометей похитил священный огонь у Гестии, другие говорят - у Гефеста. Тут, как в теории относительности, всё зависит от положения наблюдателя. Если наблюдатель стоит на "староверческой" матриархальной точке зрения, согласно которой Гестия - Мать Земля, имеющая огонь во чреве своём, тогда, безусловно, Прометей должен был обратиться за огнём к Гестии, потому что всё, что так или иначе связано с огнём, находилось в её компетенции. Однако если наблюдатель разделяет "революционную" патриархальную точку зрения, согласно которой Гестия (Веста) - "мелкая" богиня домашнего очага, тогда, наверно, священный огонь должен находиться где-то в другом месте. Кстати, патриархальная точка зрения явно раздваивалась: согласно "Теогонии" и "Трудам и дням" Гесиода Прометей похитил огонь прямо у Зевса, а по Эсхиллу, Прометей украл огонь у Гефеста.
Лафарг показывает в мифе о Прометее следы матриархальной семьи (например, Прометей у Эсхила называет себя «сыном древней богини», он обращается не к Зевсу, или Урану, или Кроносу, а к Гайе, «матери всего» и т.п. – это признаки матриархальной семьи) и патриархальной. Зевс, пишет Лафарг, «революционизировал» Олимп, заменив матриархальный порядок на патриархальный. Прометей изменил защитникам матриархата (титанам) и помог сторонниками патриархата (Зевсу). А позже – начал составлять против Зевса заговоры, пишет Лафарг, чем снова привлёк к себе сторонников матриархата – это отражено в мифе. И следы конфликта матриархальной и патриархальной семьи Лафарг указывает далеко не только в одном мифе о Прометее – он пронизывает греческую мифологию, в том числе и мифы, связанные с Прометеем. «Эпизоды из мифа о Прометее, сообщённые Гесиодом и Эсхилом, являются воспоминанием о борьбе, раздиравшей племена доисторической Эллады в эпоху смены матриархальной семьи патриархальной».
Лафарг описывает переход от матриархальной к патриархальной семье, и пишет, что это нашло отражение в греческой мифологии: «Грубый захват власти на Олимпе со стороны Зевса, который становится «отцом богов и людей», как говорит Гесиод, или просто «отцом», как говорят «Илиада» и Эсхил, — есть повторение на небе того, что уже совершилось на земле, когда отец заменил мать в господстве над семьёй».
Собственно, из-за этой "революции" Зевса, который захватил власть на Олимпе, и произошла вся эта путаница в древнегреческой мифологии. Одни говорят, что Прометей похитил священный огонь у Гестии, другие говорят - у Гефеста. Тут, как в теории относительности, всё зависит от положения наблюдателя. Если наблюдатель стоит на "староверческой" матриархальной точке зрения, согласно которой Гестия - Мать Земля, имеющая огонь во чреве своём, тогда, безусловно, Прометей должен был обратиться за огнём к Гестии, потому что всё, что так или иначе связано с огнём, находилось в её компетенции. Однако если наблюдатель разделяет "революционную" патриархальную точку зрения, согласно которой Гестия (Веста) - "мелкая" богиня домашнего очага, тогда, наверно, священный огонь должен находиться где-то в другом месте. Кстати, патриархальная точка зрения явно раздваивалась: согласно "Теогонии" и "Трудам и дням" Гесиода Прометей похитил огонь прямо у Зевса, а по Эсхиллу, Прометей украл огонь у Гефеста.
