«Свидетельством свободы является их образ жизни. Никто из них не имеет ничего собственного: ни дома, ни раба, ни земельного участка, ни скота, ни других предметов и обстановки богатства. Внося всё в общий фонд, они сообща пользуются доходами всех. Живут они вместе, создавая товарищества по типу фиасов и сисситий, и всё время проводят в работе на общую пользу… Одни из них, сведущие в делах посева и обработки земли, трудятся на земле, другие ведают стадами, имея на попечении разнообразных животных, некоторые заботятся об ульях пчёл. Часть же занимается ремёслами, чтобы не терпеть недостатка ни в чём, что необходимо для жизни, однако они ничего не накапливают сверх того, что необходимо для повседневных нужд… У них вы не найдёте ремесленника, изготавливающего луки, стрелы, кинжалы, шлемы, панцири, щиты, и вообще никого, делающего оружие, орудие или что бы то ни было, служащее для войны… Ежедневно питаясь вместе, за общим столом, они радуются одному и тому же, будучи сторонниками малых потребностей и отвергая расточительность, как болезнь тела и души. Общим у них является не только стол, но и одежда… И если кто-нибудь из них заболеет, то его лечат из общих средств, и все помогают ему заботами и вниманием. Старики же, если они окажутся бездетными, обычно завершают жизнь не только как многодетные, но как имеющие очень хороших детей; у них счастливейшая и прекраснейшая старость, они удостаиваются привилегий и почёта со стороны большого числа людей, которые считают нужным ухаживать за ними по добровольному решению, скорее, чем по закону природы…» [1]. Этот отрывок из недошедшего до нас произведения Филона Александрийского, сохранённый историком церкви Евсевием Кесарийским, описывает жизнь одной из иудейских сект в Иудее в I в. до н. э. – I в. н. э. – ессеев.
"Чтобы понять мировоззренческие механизмы натуфийцев и ранних земледельцев, - продолжает дальше Д. В. Пикалов, - нужно осознать тот факт, что они, по сути, являлись такими же сектантами, как и ессеи. Без этого факта, на наш взгляд, невозможно понять, зачем натуфийцы и ранние земледельцы обрекли себя на тяжёлый, изматывающий труд и голодное существование. Вполне вероятно, что значительно позже в Иудее I в. до н. э. – I в. н. э. людьми двигали те же мотивы, когда они уходили на берега Мёртвого моря в общины ессеев, также отказываясь от привычного образа жизни и предпочтя ему трудное в плане быта и многочисленных религиозных предписаний и запретов, временами полуголодное, но наполненное новым религиозным смыслом существование. Ведь «религиозные ценности не сводимы к рационалистическим формулам» [2].
Натуфийская культура эпохи мезолита существовала на территории Леванта около 12500–9500 лет до н. э. Антропологические данные свидетельствуют о том, что натуфийцы принадлежали к евроафриканской расе, были приземисты, с удлинёнными черепами (долихоцефалы). Средний их рост составлял несколько более 150 см [3]. Среди основных занятий натуфийцев были охота [4], рыболовство [5] и сбор зерна дикорастущих злаков, для чего они делали специальные жатвенные ножи и строили зернохранилища. Натуфийцы были предшественниками первых земледельческих культур региона, некоторые исследователи полагают, что переход от собирательства к возделыванию злаков первыми в мире совершили сами натуфийцы.
Музей Дагон, ступки из натуфийской культуры, шлифовальные камни из неолитической предгончарной фазы.
Натуфийцы первыми из людей стали селиться рядом с могилами своих предков [6]. Погребения расположены прямо среди домов, а очень часто и непосредственно под полом. Под полами чаще хоронили детей и подростков, а взрослых сородичей хоронили между домами в специальных обмазанных глиной колоколовидных ямах. Большинство захоронений были вторичны: видимо, тела сначала выносили из поселения, помещая их во временные могилы или оставляя на открытом воздухе. После распада мягких тканей кости вновь вносили в поселение и предавали окончательному захоронению.
Покойник для натуфийцев и впоследствии для земледельцев становится посредником между живыми сородичами и духами растений, земли и плодородия. Его уже не отдаляют от мира живых, как это было в культурах охотников и кочевников, наоборот, хоронят рядом с жилищем или вообще под полом дома. Могилы предков были максимально приближены к живым, стали частью мира живых. Потомки должны были зачинаться и рождаться буквально «на костях» праотцов, захоронения часто находят под теми глинобитными скамьями неолитических домов, на которых сидели и спали живые".
"Таким образом, - говорит Д. В. Пикалов, - желание жить рядом с местом погребения предков и было основным движущим фактором перехода к осёдлому образу жизни. Не земледелие привело к осёдлости, как утверждалось наукой ранее, а осёдлый образ жизни привёл к поиску новых форм хозяйствования и зарождению земледелия. Осёдлость явилась не следствием смены хозяйственных форм и утилитарно-бытовых нужд, а продуктом новой религиозной парадизмы, суть которой - создание единого семантического поля между живыми, мёртвыми и землёй, в которой они покоятся.
Погребение умерших рядом с жилищем или вообще под полом домов должно было связать воедино живых и мёртвых. Могилы предков нужно было максимально приблизить к живым, сделать частью мира живых. И поэтому единственное, что оставалось человеку мезолита, это осесть на землю. Новый строй жизни был труден и непривычен, но тот духовный переворот, который произошёл в сознании людей около 12 тысяч лет назад, требовал выбора: или пренебречь родом, общностью с предками ради более сытой и удобной бродячей жизни, или связать себя навсегда с могилами предков нерасторжимыми узами единства земли. А хлеб, созданный из растущих из земли зёрен, осмысливался как часть тела предков, вкушение которого доводило эту связь до наивысшей точки религиозного напряжения. Символика, позже переосмысленная христианством: «Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира… Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем» (Ин. 6:52-58).
И самое удивительное то, что отмечает Филон Александрийский у ессеев, а именно социальное равенство и совместный труд, фиксируется археологами в протогородах Анатолии.
Археологи отмечают полное отсутствие изображений, говорящих о проявлениях агрессии, таких как «конфликт или борьба, не говоря уже о войне, избиении или пытках. Нет ни малейшего следа тех вещей, какие появляются с началом цивилизации» [7]. Равным образом отсутствуют изображения суда и вынесения приговора. Если изображения актов войны и агрессии, столь популярные в мезолите, полностью отсутствуют, то встаёт вопрос, чем это отсутствие объясняется. Вполне возможно тем, что акты насилия расценивались обществом как нежелательные и потому не подлежали изображению, или же тем, что в обществе табуировалось насилие. То есть война и акты насилия подверглись десакрализации, перестали считаться священными и богоугодными деяниями. Как это перекликается со словами Филона Александрийского о ессеях: «у них вы не найдёте ремесленника, изготавливающего луки, стрелы, кинжалы, шлемы, панцири, щиты, и вообще никого, делающего оружие, орудие или что бы то ни было, служащее для войны». В поселениях натуфийцев археологи практически не находят наконечников стрел, эта же тенденция прослеживается в культурных слоях докерамического Иерихона А. Был ли это сознательный акт отказа от использования оружия осёдлыми охотниками и собирателями, или они были вытеснены в маргинальные природные зоны мало пригодные для охоты, более сильными и удачливыми соседями – мы не знаем. Но археологи фиксируют миролюбие, характерное как для натуфийской культуры. Феномен гуманизма натуфийской культуры прослеживается и позднее, и относится не только к Чатал-Хююку, вплоть до последних дней существования поселения, но и на протяжении 1500 лет был характерен для Анатолии, а с 6500 до 4000 г. до н. э. он характерен и для всей балканской культуры. Это то самое принципиальное миролюбие земледельческих культур неолита, которое подчёркивал ещё Г. Чайлд.
Исследования в Анатолии показывают полное отсутствие деструктивного обращения с людьми в религиозных целях. Не было ни трепанации черепов, как в неолитической Центральной Европе, ни деформации черепов, как у центральноамериканских народов или в Древнем Египте, ни ритуального увечья рук, как в пиренейских пещерах ледникового периода, ни выбивания зубов при инициации, как у австралийских аборигенов, ни кровавых жертв. Животные забивались в целях потребления, но не обнаружено никаких признаков ритуальных убийств" [8].
Ну, вот это и есть то самое, что я называю матриархатом. И здесь я всецело согласен с Мамфордом: «Если эта культура и не была матриархальной в политическом отношении, она, тем не менее, носила материнский характер: опека и пестование жизни» [9]. Свободный образ жизни, равноправие полов - это не патриархат. Патриархат - это банда "чётких пацанов", живущих по принципу "что хочу, то ворочу" и подминающих под себя не только женщин, но и "несистемных" мужчин. А здесь всё не так, всё иначе.
Ян Ходдер посвящает этой теме специальную статью об отношениях между полами в неолитическом Чатал-Хююке, где приводит доказательства равноправия между полами. Между мужчинами и женщинами, отмечает он, не было значительной разницы ни в еде, ни в величине тела, ни в образе жизни. Из изношенности костей вытекает, что оба пола занимались очень похожей деятельностью. Оба пола вели себя одинаково как в доме, так и вне его, в равной мере были заняты на кухне и в изготовлении орудий. В отличие от народов, и ныне живущих на сопоставимой стадии развития, в Чатал-Хююке нет никакого указания на разделение труда по принципу пола. Только из художественных изображений можно заключить, что вне дома мужчины охотились, а женщины занимались земледелием, как считает Я. Ходдер [10]. На самом же деле настенные рисунки, опубликованные в отчётах Д. Мелларта о раскопках, показывают в сценах охоты и женщин вместе с мужчинами [11]. И одинаковое погребение мужчин и женщин указывает на равенство в смерти, женщинам клали в качестве погребальных даров орудия труда точно так же, как и мужчинам [12]. Тот же феномен отмечает и Дж. Мелларт в ранненеолитических поселениях Кипра: «в женские погребения клали богатые заупокойные приношения; из этого можно заключить, что женщины были равны с мужчинами» [13]. В. М. Массон отмечает, что большинство древнейших строений раннеземледельческих племён Древнего Востока было рассчитано на парную семью [14].
Дополнением и подтверждением равноправия полов служат настенные рисунки Чатал-Хююка, которые изображают мужчин, танцующих с детьми, – сюжет, являющийся маргинальным в искусстве классовых патриархальных обществ . Жители Чатал-Хююка не только клали в могилы женщинам орудия труда, но и погребали мужчин вместе с украшениями, иногда в немалых количествах. Наоми Гамильтон, отвечавшая в команде Я. Ходдера за обработку погребений и тем самым за анализ отношений между полами, сомневается в том, что сама концепция гендера, т. е. определение социального пола отдельно от биологического, вообще применима для дискуссий о Чатал-Хююке. Она рассматривает концепцию гендера как привязанную к нашему времени, но принимает во внимание, что люди неолита отнюдь не воспринимали мужчину и женщину как нечто полярное [15]. Ян Ходдер ещё в 1990 г. выдвинул тезис, что главная полярность в неолитическом мировосприятии могла иметь совсем иную природу [16].
----------------------------------------
[1] Евсевий Кессарийский. Церковная история в 10 книгах. – Режим доступа: http://www.vehi.net/istoriya/cerkov/pamfil/cerkovist/history.html.
[2] Франкфорт Г., Франкфорт Г. А., Уилсон Дж., Якобсен Т. В преддверии философии. Духовные искания древнего человека. С. 30.
[3] Мелларт Дж. Древнейшие цивилизации Ближнего Востока. С. 29.
[4] Во время раскопок ранненатуфийской деревни – поселения Эйнан – были получены данные о рационе жителей: дикий бык, козел, лань, газель, дикий кабан, гиена, лиса, заяц, мелкие хищники и грызуны, бесчисленные птицы и рыбы, черепахи, ракообразные и улитки из оз. Хуле. Мелларт Дж. Древнейшие цивилизации Ближнего Востока. С. 27.
[5] Рыболовство имело большое значение для ранних натуфийцев, особенно для жителей Эйнана на оз. Хуле и поселения Вади Фалла на побережье Средиземного моря. Частой находкой являются рыболовные крючки, а гарпуны встречаются даже в удалённом от побережья Иерихоне (натуфийская культура – единственная ближневосточная культура, где они применялись). Мелларт Дж. Древнейшие цивилизации Ближнего Востока. С. 27.
[6] В районе VIII тысячелетия до н. э. на основе натуфийской культуры оформляется мезолитическая земледельческая культура Иерихона, сохранившая традицию хоронить умерших под домом.
[7] Mellaart J. The Goddess of Anatolia. Vol. II. – Milano, 1989. P. 22
[8] Mellaart J. Catal Huyuk – Stadt aus der Steinzeit. – Bergisch Gladbach, 1967. P. 95.
[9] Мамфорд Л. Миф машины. – Режим доступа: http://aitrus.info/node/2077.
[10] Hodder I. Catal Huyuk – Stadt der Frauen? // Spektrum der Wissenschaft. 2004. №. 9. P. 36–43.
[11] Mellaart J. Catal Huyuk – Stadt aus der Steinzeit. Bergisch Gladbach. 1967. P. 86–101.
[12] Там же. P. 43–103.
[13] Мелларт Дж. Древнейшие цивилизации Ближнего Востока. С. 56.
[14] Массон В. М. Поселение Джейтун. Проблема становления производящей экономики. С. 105.
[15] Hamilton N. Figurines, Clay Balls, Small Finds and Burials // I. Hodder (Ed.). On the Surface: Catalhoyuk 1993-95. - Cambridge and London, 1996. P. 215–263.
[16] Hodder I. The Domestication of Europe. – Cambridge, 1990. Р. 62.
