Говоря о «женском землевладении», Н. Пушкарёва напоминает об известной Марфе Борецкой, одной из самых богатых вотчинниц Новгородской земли: «По величине собственности Марфа к концу XV в. была третьей после новгородского владыки и монастырей. В описи её владений можно увидеть пушнину в тысячах шкурок, и полотно в сотнях локтей, и хлеб в сотнях коробей, и мясо в сотнях туш, масло, кур, лебедей и многое другое, а главное – деньги: в вотчине Борецкой денежный оброк составлял 51 % владельческого дохода» [Пушкарева Н.Л. Женщины в Древней Руси. М.: Мысль, 1989. С. 53]. Данные Новгородских писцовых книг позволяют сделать вывод о весьма значительных размерах владений Марфы по отношению ко всей территории Новгородской республики. В её собственности находились земли Бежецкой, Вотской, Деревской, Шелонской и Обонежской пятин, что составляло 91,1 % принадлежащих ей территорий (см.: [Пушкарёва Н.Л. Женщины в Древней Руси. М.: Мысль, 1989. С. 239-240]). Таким образом, у новгородской колонизации северных земель был изначально матриархальный вектор, позволявший органично сочетать местные традиции с интересами новгородской власти.
В то же время известно, что патриархально ориентированная модель православной церкви, заимствованная у Византии, в своей деятельности на территориях Древней Руси в целом неодобрительно относилась к активности женщин в культурной и тем более в социально-политической жизни общества. Но в основном понижение статуса женщин на Руси связано с ордынским игом. И от былой свободной женщины, идеал которой утвердился в Новгородских землях, в Московской Руси мало что остаётся. Американская исследовательница восточно-славянской истории Н. Колльман недвусмысленно указывает на характер трансформации социокультурных отношений в Древней Руси, утверждая, что «восточные славяне наслаждались свободным обществом, в дальнейшем же их свободы деградировали стадиально: период раздробленности, период покорения Новгорода и Пскова, период утверждения московской автократии и т. д.» (Цит. по: [Kollman N.S. The seclusion of Elite Moscovite Women // Russian History. 1983. Vol.10. Pt. 2. P. 188-201]).
М. Дитрих и Е. Щепкина также усматривали в деградации социокультурного статуса женщины в Средневековой Руси утверждение патриархальных начал, влияние христианства и византийской литературы. По их мнению, не изменились и хронологические этапы в «истории русской женщины»: языческая свобода, которую сменило «постепенное закабаление»; до XVI в. – «замкнутость семейной жизни для женщин высших классов»; с XVI в. – усиление затворничества и возрастание интереса к «ценности женской личности», а со времени Петра I – освобождение, включение женщин в общественную жизнь [Дитрих М. Русская женщина великокняжеского времени. СПб., 1904. С. 306-307]. Хотя утверждание об активной социализации женщин в петровской имперской России у нас вызывает серьёзные сомнения, - говорит А.Г. Некита.
