Когда появился Энкиду, охотник велел женщине скинуть одежды, «сделав всё, что нужно, чтобы соблазнить дикаря совершить над ней насилие». Она «широко распахнула одежды, выставив напоказ все свои прелести», и, бросившись к нему в объятия, шесть дней и семь ночей удовлетворяла его желания, пока он не забыл о своей дикой жизни». Расставшись со своими дикими соседями, Энкиду вместе со святой проституткой пришёл к городским воротам - центру человеческой цивилизации.
Любопытно, писал ли кто-нибудь диссертацию на тему "Культуртрегерская роль священных проституток"? Мне думается, в бывшем СССР, при всём расположении к концепции древнего матриархата, автору подобной диссертации покрутили бы пальцем у виска. А между тем идея отнюдь не глупая. Заставляет задуматься уже и то, что Вавилон был важнейшим духовным и культурным центром древнего мира, и одновременно этот город всегда ассоциировался с "вавилонской блудницей".
Реконструкция Ворот Иштар в Пергамском музее.
----------------------------------------
[1] Википедия говорит, что слово значит «запрет» на что-либо по причине драгоценности, священности, или причине порочности, зла. Условно говоря, херему подлежало либо «слишком плохое» (проклятое), либо «слишком хорошее» (священное). В частности, под херем попадали предметы, посвящённые Богу частными лицами и помещённые в храмовую сокровищницу, причём такие предметы не могли быть ни выкуплены назад посвятителем, ни проданы администрацией Храма. Родственные термины в других языках семитской семьи включают арабское слово ḥarām (харам), означающее «запретный» (отсюда происходит слово «гарем»), и эфиопское `irm, означающее «проклятый».
[2] Вальтер Отто пишет: «Слово “святой” может лишь запутать христианского читателя. Перевод его как “чистый”, который считается достаточно близким, нельзя считать удовлетворительным, ибо наше понятие чистоты можно с трудом отделить от его моральных коннотаций. Слова “нетронутый” [untouched] и “недосягаемый” [untouchable] подводят нас ближе всего к истинному смыслу, но при этом нам следует подумать о нетронутости и недосягаемости природы, которая далека от человека и чужда его представлениям о добре и зле. Именно эта природа ближе всего к божественной, и именно потому представление о недосягаемости одновременно связывается с тем представлением, которое побуждает к поклонению».
